Главная » Файлы » ГИМЗ "Горки Ленинские" » Морозова З.Г. |
15.04.2012, 12:43 | |
Материалы сайта НИКОЛАЙ КРУЖКОВ (Павловский Посад) «КУПЕЦ НЕ СМЕЕТ УВЛЕКАТЬСЯ…» Род Морозовых, полный творческой силы, оставил глубокий след в экономическом и культурной жизни России, занимая одно из первых мест в создании русской промышленности и в постройке железных дорог. На всем общественном выдвижении Морозовых, от крепостной зависимости до руководящего положения в купеческой Москве, лежит печать старообрядчества, из поколения в поколение накопившейся статической энергии и упорства, вылившихся затем в динамическую энергию творчества. Родиной Морозовых был исконно русский край — Гуслицы. При постройке одной из новых улиц в Орехове-Зуеве, на месте древнего старообрядческого кладбища, бульдозер вытащил остатки надгробия. На нем сохранилась надпись: «Под сим камнем погребено тело раба Божьего крестьянина Василия Федорова Морозова. Преставился 1825 года августа 10 в 6 часу утра. Жития ему было от роду 7? (вторая цифра сбита – прим. авт.) лет 8 месяцев и 10 дней. День Ангела его бывает генваря 30 дня. От благодарного сына со внуками незабвенному родителю». Это была могила родоначальника знаменитой династии. Отец Саввы Морозова Тимофей Саввич был человеком поистине необыкновенного ума и энергии, доброты и мягкости. О молодости
его матери Марии Федоровны Симоновой известно мало. Мать ее, Ульяна
Афанасьевна, была женщиной совестливой, и старалась воспитать свою дочь в
доброте и чистоте. В свои 16 лет Маша умела читать и писать, знала французский.
Семья Морозовых, где она оказалась, жила просто, сохраняя типичные черты
богатого крестьянского быта. Мария Федоровна привыкла к мужу и полюбила его.
Тимофей начал делиться с ней своими мыслями, посвящал в свои дела. В Из воспоминаний Саввы Морозова: «Детство у меня было скучное: все книги да книги. Воспитывали нас по уставу древнего благочиния и за плохие успехи в английском языке драли старообрядческой лестовкой. А лестовкой-то больнее, чем простым ремнем: она с рубчиками. После порки нянька мазала задницу елеем и заставляла молиться Пантелеймону-целителю, чтобы скорее заживало… По субботам, после всенощной, когда нам, детям, меняли белье, на меня с братом Сергеем выдавалась только одна чистая рубашка. Рубашка доставалась Сергею — он был у матери любимчиком, а я донашивал ту, что он снимал, — грязную. Очень мне это было обидно. Почему так делалось, не понимаю, жили мы богато… Нянька мне рубашку тайком стирала. Хорошая у нас была нянька Федосья. Кроме няньки, ничего приятного про детство не помню. В гимназии я научился курить и не веровать в Бога. В университете увлекался химией, а чаще всего с однокашниками — Сергеем Толстым, сыном Льва Николаевича, и с Олсуфьевым — резались в карту, а то ездили в Грузины, к цыганам. Была там одна цыганка Катюша. Огонь! Толстого она называла простоквашей, а меня почему-то подпругой. Разве я похож?» По просьбе матери стал Савва Тимофеевич управляющим. При нем Никольская мануфактура достигла выдающегося положения не только у нас в России, но и за границей. Он установил новое современное оборудование, изменил технологию производства тканей, вникал в каждую мелочь, советовался с рабочими и служащими. Инженер Н.А. Тихонов вспоминал о первых днях работы на фабрике: «Я чувствовал себя так, точно я вылеплен из песка и сейчас рассыплюсь. Морозову все это было нипочем. Возбужденный, суетливый, он бегал вприпрыжку с этажа на этаж, пробовал прочность пряжи, засовывал руку в самую гущу шестеренок и вынимал ее оттуда невредимой, учил подростков, как надо присучивать оборванную нитку. Он знал здесь каждый винтик, каждое движение рычагов. К нему подходили инженеры, мастера, рабочие, о чем-то его спрашивали не слышными сквозь стук голосами, он отдавал какие-то распоряжения, писал записки, указывал куда-то руками, похлопывал рабочих по плечу и угощал папиросами из большого кожаного портсигара». Он в отличие от отца курил, курил и курил вместе со всеми в своем кабинете, где дым стоял коромыслом. Именно он пригласил в Орехово-Зуево английских футболистов учить россиян этой игре. При нем улучшилось положение рабочих, он ликвидировал знаменитый бунт, названный впоследствии «морозовской стачкой», штрафы почти совсем отменил, выстроил для рабочих много хороших благоустроенных казарм, создал образцовую медицинскую службу. Он мечтал о превращении России в мощную и цивилизованную промышленную державу, способную встать на один уровень с Европой. Хотел, чтобы рабочие его фабрики были ее совладельцами. Этот проект вызвал гнев его матери. Она отстранила сына от управления фабрикой и организовала с помощью жены Саввы его отъезд за границу для лечения от сильнейшей депрессии. В одном из разговоров в это время он признался М. Горькому: «Одинок я очень, нет у меня никого! И есть еще одно, что меня смущает: боюсь сойти с ума». В. Немирович-Данченко вспоминал: «Среди московских купеческих фамилий династия Морозовых была самая выдающаяся. Савва Тимофеевич был ее представителем. Большой энергии и большой воли. Не преувеличивая, говорил о себе: если кто станет на моем пути, перейду и не сморгну. Держал себя чрезвычайно независимо… Знал вкус и цену простоте, которая дороже роскоши…Силу капитализма понимал в широком государственном масштабе». Будучи студентом Московского университета, он влюбился в жену двоюродного брата Сергея Викуловича Морозова, развел их и женился на ней. Зинаида Григорьевна Зимина (1867–1947) по одной из версий была когда-то простой работницей на одной из морозовских фабрик, по другой она — дочь богородского, а позднее московского купца 2-й гильдии Г.Е. Зимина, родом из того же села Зуева, где хозяйничали Морозовы. По
старообрядческим традициям, бракоразводный процесс считался большим грехом и
позором. Родителям, однако, пришлось смириться с желанием молодых. В Немирович-Данченко по поводу гибели Морозова писал: «Человеческая природа не выносит двух равносильных противоположных страстей. Купец не смеет увлекаться. Он должен быть верен своей стихии, стихии выдержки и расчета. Измена неминуемо поведет к трагическому конфликту… А Савва Морозов мог страстно увлекаться. До влюбленности. Не женщиной — это у него роли не играло, а личностью, идеей, общественностью». Савва Морозов
был человеком энергичным, целеустремленным, деловым. Размах его деятельности
впечатляет: с 13 апреля Особого
внимания заслуживает отношение Саввы Тимофеевича Морозова к творчеству русских
писателей начала XX в. В связи с этим как не вспомнить интереса русского
промышленника к личности А.П. Чехова, который гостил у него на Урале. Савва
Тимофеевич любил свои уральские владения за их первозданную красоту и
поэтическое название местности. Здесь, в Усолье, в простом строгом кабинете
директора-распорядителя на стене в тяжелой раме висел план уральских владений
Морозова с обозначением угольных пластов, источником минеральных вод, будущих
дорог и построек. Сам кабинет был отделан дорогим деревом, здесь стояли
готический книжный шкаф и огромный резной стол, покрытый темно-зеленым сукном.
В этом кабинете Савва Тимофеевич угощал Антона Павловича Чехова чаем,
заваренным на местных травах. Приезд писателя на Урал стал памятным событием.
Произошло это летом Экскурсия закончилась посещением лаборатории. Там и состоялся серьезный разговор писателя с гостеприимным хозяином. Антон Павлович настаивал на сокращении рабочего дня до 8 часов для людей, занятых на вредном для здоровья химическом производстве. На это Савва Тимофеевич дружелюбно ему ответил: «Хорошо. Сделаю». Слово свое Морозов сдержал: все смены здесь перешли на 8-часовой рабочий день. Лето 29 августа В те годы это был первый в Московской губернии театр для рабочих, не уступающий столичным театрам. В день открытия пел Ф.И. Шаляпин и артисты Императорского Большого театра. Газеты по этому случаю писали: «Наш город стал богат и славен театральным искусством. Близкое знакомство, деловые и дружественные отношения С.Т. Морозова со Станиславским, Горьким, Шаляпиным, Чеховым, Немировичем-Данченко и другими деятелями культуры России, его любовь к театру, постройка общедоступных театров… дали возможность рабочим и служащим фабрик в Орехове-Зуеве приобщиться к большому искусству». Савва
Тимофеевич с юности любил театр, посещая его постоянно в Москве,
Санкт-Петербурге и, конечно, в Нижнем Новгороде, куда на ярмарку съезжались
лучшие труппы со всей России. Но сердце свое он безусловно оставил в Московском
Художественном театре, создание которого было самым счастливым периодом его
короткой жизни. А начиналось все так. Летом «Савва
Морозов принес с собой не только материальную обеспеченность, но и труд, и
бодрость, и доверие», — скажет позже Станиславский. В общей сложности на дело
театра удалось собрать 28000 рублей, наиболее значительными были взносы
Станиславского, Саввы и Сергея Морозовых. На средства, собранные Товариществом,
был арендован у купца Я.В. Щукина театр в саду «Эрмитаж», где 14 октября Савва Тимофеевич, будучи увлечен театром, старался вникать во все, включая репетиции и декорации спектаклей. Приветствовал это желание Морозова и Станиславский: «Мы с Владимиром Ивановичем решили приблизить Савву Тимофеевича к художественно-литературной части. И это было сделано совсем не потому, что он владел финансовым нервом театра и мы хотели больше прикрепить его к делу. Мы поступали так потому, что сам Морозов выказывал много вкуса и понимания в области литературы и художественного творчества актеров. С тех пор вопросы репертуара, распределение ролей, рассмотрение тех или иных недостатков спектакля и его постановки обсуждались с участием Морозова. И в этой области он показал большую чуткость и любовь к искусству». Гордостью
театра стала сконструированная Шехтелем сцена, оснащенная уникальным
механизмом, выписанным Саввой Морозовым из Англии. Управлял всем светом сцены
электрический рояль, созданный фирмой «Шуккерт и Ко». Особое внимание уделялось
удобствам актеров: грим-уборные выполнялись в соответствии с привычками
каждого, принималось во внимание и то, что они должны быть и местом отдыха.
Интерьер театра был оформлен просто и изящно: зал мягко освещался
бледно-розовыми фонариками по бокам (такие же фонарики были собраны в круглую
люстру на потолке), сдержанно оливкового цвета стены, строгая дубовая мебель и
приглушающие шаги ковры. Казалось, «пустое пространство молчит, словно готовит
душу к исповеди. Когда зрители входят в зал, вспыхивает рампа, затем слышится
один сигнал — последний, предупредительный. Это долгий звонок у самой будки
суфлера. И спектакль начинается». Все расходы по устройству электрической
станции при Московском Художественном театре, оборудованной газовым аппаратом,
взял на себя опять же Савва, что подтверждается патентом фирмы «Крослей» от 5
марта С тех пор Савва Тимофеевич стал горячим поклонником Художественного театра, считая его «едиственным в мире». «Этому замечательному человеку, — писал Станиславский, — суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы искусству, но и служить ему со всей преданностью, без самолюбия, без ложной амбиции и личной выгоды. Строительство нового здания театра обошлось Морозову в 300000 рублей. Общие же расходы Саввы Тимофеевича на Художественный театр составили около 500000 рублей. Колоссальная сумма! Но не только деньги положил Морозов на алтарь любимого дела — он отдал ему душу. Осмысление национальной истории и культурного развития России побуждает нас обращаться к изучению морозовского наследия. Эта творческая династия оставила глубокий след в истории, экономике и культуре нашей страны. Морозовы были талантливыми организаторами промышленности, богатыми текстильными фабрикантами — выходцами из крепостных крестьян, гордившимися своим мужицким происхождением. На Руси почитают не богатство, а личности. А в этом роду было много ярких, выдающихся личностей, для которых богатство служило источником для благотворительности, поражающей своими масштабами. Они возводили как храмы церковные, так и храмы науки, культуры, просвещения. Наряду с промышленными делами Морозовы живо интересовались искусством, были страстными коллекционерами, театралами, строили музеи, университеты, училища, больницы, богадельни, детские приюты, роддома, театры, библиотеки общего пользования. Делали они это как на благо людей, так и для души, и даже — для спасения души. В.О. Ключевский писал: «Нравственное богатство народа наглядно исчисляется памятниками деяний на общее благо». Морозовы оставили в Москве множество памятников деяний на общее благо. В столице насчитывается более 70 морозовских зданий. Причем нужно отметить, что этот многочисленный род для себя использовал лишь треть из них, а остальные две трети домовладений (более 40 зданий) использовались в культурных, просветительских и благотворительных целях. Фамилия Морозовых звучала в названиях 10 московских учреждений. Сегодня она звучит лишь в названии детской Морозовской больницы. На большинстве морозовских зданий нет даже памятных досок с упоминанием их имени и заслуг перед Отечеством. Между тем, многие из морозовских зданий являются украшением архитектурного облика Москвы. Это дом Арсения Абрамовича Морозова на Воздвиженке, 16 (архитектор В. Мазырин) — ныне Дом культурных связей с зарубежными странами; дом Саввы Тимофеевича Морозова на Спиридоновке, 17 (архитектор Ф.О. Шехтель) — ныне Дом приемов МИД; дом М.А. Морозова на Смоленском бульваре, 26/6. В последнем в советское время был Киевский райком партии, а ныне — банк. Достопримечательностью Москвы является и «Боярский двор» на Старой площади, 8 (построенный по заказу Сергея Ивановича Морозова), в этом доме ныне располагается Администрация президента; усадьба Викуловичей во Введенском переулке (где для Морозовых строили И.Е. Бондаренко, Ф.О. Шехтель, Д.Н. Чичагов). Украшает Москву и здание Московского Художественного театра, построенное Саввой Тимофеевичем Морозовым (архитектор Ф.О. Шехтель). Важно подчеркнуть, что Морозовы покровительствовали новым направлениям в искусстве (в том числе и архитектурным новациям). Для них работали лучшие зодчие того времени: Ф.О. Шехтель, И.Е. Бондаренко, Р.И. Клейн, Д.Н. Чичагов, А.В. Кузнецов, Л.В. Кекушев, В.Д. Абрамович, С.У. Соловьев. В отделке зданий принимали участие М. Врубель, К. Коровин и другие талантливые художники. Вернемся к
событиям 13 мая Савва
Тимофеевич умер в расцвете лет, когда ему было 43 года. Символом искренней
любви, глубокого уважения к нему и доброй памяти стала икона
Саввы Стратилата, созданная на средства работников Никольской мануфактуры в
церкви Рождества Богородицы села Нестерово близ Орехова-Зуева. На латунной плите,
прикрепленной к низу иконы, выбита надпись: «Сия святая икона сооружена
служащими и рабочими в вечное воспоминание безвременно скончавшегося 13 мая | |
Просмотров: 472 | Загрузок: 0 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 5.0/1 |
Всего комментариев: 0 | |