Дроздов Михаил Сергеевич, старший научный сотрудник ФИнЭПХФ РАН

Савинова Елена Николаевна, ведущий научный сотрудник ГИМЗ «Горки Ленинские»

 

САВВА  МОРОЗОВ ЧИТАЕТ ДОСТОЕВСКОГО…

(Размышления по поводу одного из раритетов коллекции музея «Кабинет и квартира В.И. Ленина в Кремле»)

 

Вопрос о взаимоотношениях Ф.М. Достоевского и российского купечества (к которому принадлежала, как известно, мать Федора Михайловича), еще не стал предметом обстоятельного исследования, хотя  попытки найти прототипы отдельных персонажей-купцов неоднократно делались[1]. В данной работе поставлена задача анализа отношения российских предпринимателей Морозовых, в частности Саввы Тимофеевича Морозова  и его отца Тимофея Саввича к творчеству, общественной деятельности, нравственной позиции, литературному наследию Достоевского. Это важно также и в контексте восприятия творчества Достоевского различными сословиями и социальными группами русского общества.

Поводом для написания данной статьи стало обнаружение при исследовании книг в личной библиотеке В.И. Ленина автографа С.Т. Морозова. Необходимо особо остановиться на истории появления этого редкого издания из библиотеки Морозовых в кремлевской библиотеке В.И. Ленина. Известно, что у Саввы Тимофеевича в его особняке на Спиридоновке, а еще ранее в родительском доме в Трехсвятительском переулке были большие библиотеки. После неожиданной и таинственной кончины  Саввы Тимофеевича в Каннах в 1905 г. его книжное собрание оказалось у вдовы Зинаиды Григорьевны. Вскоре она вышла вновь замуж и продала знаменитое готическое палаццо, а сама вместе со своим супругом генералом А.А. Рейнботом поселилась в арендованном доме № 14 по Новой Басманной улице. Часть библиотеки Морозова была перевезена туда, а часть до поры до времени хранилась в усадьбе Покровское-Рубцово Звенигородского уезда.

В 1909 г. З.Г. Морозова-Рейнбот решила оставить Покровское-Рубцово сыну Тимофею, а для себя приобрела имение Горки в Подольском уезде, предприняв там реконструкцию обветшавших строений. В 1912 г. в имении уже был реконструирован в духе неоклассицизма господский дом с флигелями. На первом его этаже  разместилась усадебная библиотека, составленная из книг Зинаиды Григорьевны и ее обоих мужей. В 1918 г. усадьба была национализирована советской властью, а с августа того же года Горки стали загородной резиденцией главы Советского государства В.И.Ленина. В 1924 г. пролетарский вождь скончался, но его родственники продолжали пользоваться усадьбой для отдыха вплоть до создания Дома-музея В.И. Ленина в Горках в 1949 г.

Некоторые книги из усадебной библиотеки были перевезены В.И. Лениным в Москву, где стали составной частью создаваемой им в кабинете в Кремле личной библиотеки. В 1994 г. согласно распоряжения Правительства РФ музей «Кабинет и квартира В.И. Ленина в Кремле» был закрыт, а его коллекция была передана Государственному историческому музею-заповеднику «Горки Ленинские». В ее составе, совершив необычное перемещение в пространстве и времени, «вернулись на родину» и некоторые предметы и книги из бывшего морозовского собрания. В настоящее время изучение библиотеки В.И. Ленина ведется, и уже обнаружен ряд изданий, принадлежавших А.А. Рейнботу, З.Г. Морозовой-Рейнбот и С.Т. Морозову.

Уникальной находкой представляется автограф Саввы Тимофеевича - его личная роспись на форзаце «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского за 1880 г., сдвоенного с выпуском «Дневника писателя» за

 1881 г[2]. Надпись указывает, что это книга «СМорозова». На кожаном корешке переплета – золотые буквы «СМ», что также свидетельствует,  что  это книга   из   личной   библиотеки С.Т.  Морозова. Углы переплета укреплены,  видимо,  этой книге в   библиотеке   С.Т.   Морозова     придавалось значение особое. Одновременно потертость переплета и краев книги говорит о том, что к ней обращались достаточно часто. Однако, абсолютно ясно, что читателем ее был именно Морозов, ибо актуальность она имела именно для него, а не для Ленина, которого в первые годы Советской власти интересовали совсем иные проблемы, нежели поднятые Ф.М. Достоевским в 1880-1881 г.

Обратимся теперь к содержанию этого издания и попытаемся понять, что могло в нем затронуть молодого Савву Тимофеевича. Для  «введения в тему» приведем некоторые факты из хроники семейств Достоевских и Морозовых. Федор Михайлович родился в 1821 г., Тимофей Савич – в 1823 г. При всей разнице в социальном происхождении (один – сын небогатого дворянина древних кровей, другой – крепостного крестьянина, вскоре ставшего купцом 1-й гильдии и миллионером), образовании (один закончил привилегированное учебное заведение, другой учился на медные деньги,  но  зато  сын  его окончил университет) и материальном положении (у 1880 год" Ф.М.Достоевского отца  одного  несколько   десятков крепостных,  на фабриках другого, недавнего холопа, работают тысячи рабочих), даже в вероисповедании (один «обычный» православный, другой старообрядец полузапрещенного Рогожского согласия), они принадлежали  к одному поколению, были очевидцами одних и тех же событий, оба осознавали себя  именно русскими людьми и гражданами, видели нелегкое положение и народа и страны и каждый по своему разумению, состоянию и в какой-то своей части пытался эти тяжелые проблемы разрешить.

Издание "Дневника писателя за   принадлежавшее С.Т. Морозову.        

Автограф Саввы Тимофеевича Морозова на книге Ф.М. Достоевский "Дневник писателя за 1880 год".         

Оба стали свидетелями неудачной Крымской войны и более удачной (по результатам, но не по последствиям) Русско-турецкой. С тем и другим событием, особенно с последним, было связано значительное  усиление общественной, как бы сейчас сказали, активности.

В этой обстановке сравнительной либерализации политической и социальной жизни российские предприниматели, а среди них и Т.С. Морозов, сознавали необходимость организационного единения торгово-промышленного класса как силы, способствующей процветанию России. Гласный Московской городской думы с 1866 г., председатель Московского биржевого комитета с 1868 г., Морозов входил в кружок крупнейших представителей делового мира Москвы, которые регулярно обсуждали текущие экономические проблемы. Он был авторитетным членом созданного в Петербурге Общества для содействия русской промышленности и торговле (ОДРСП и Т), которое одной из своих задач считало изучение экономики России в целом и определение перспектив дальнейшего развития отечественного бизнеса. Позднее Т.С. Морозов стал основателем и председателем его Московского отделения. Обществом снаряжались целые экспедиции, в том числе и зарубежные, для исследования потребностей и состояния рынка. В 1881 г. по инициативе М.Д. Скобелева состоялось совещание с участием Т.С. Морозова и других московских фабрикантов, решившее организовать продолжительную экспедицию для установления прочных торговых отношений с Болгарией. Аналогичная экспедиция предпринимателями была направлена в Сербию[3].

Подобные акции были в известной степени продолжением, только в экономическом аспекте, деятельности Славянского благотворительного общества. Достоевский являлся членом этого общества с 1873 г., участвовал в Пушкинских торжествах как его делегат, а последнее прижизненное публичное выступление Федора Михайловича было на заседании совета Общества. Морозовы же горячо поддерживали организационно и материально московский Славянский комитет, во главе которого много лет стоял друг и во многом единомышленник, одногодок С.Т. Морозова публицист-славянофил И.С. Аксаков.

Они познакомились в начале 1860-х гг., когда Аксаков сблизился с патриотически настроенным кругом московских предпринимателей и стал редактором целого ряда основанных на их деньги газет «русского направления» - «Парус», «День», «Москва», «Русь». В частности, Т.С. Морозов, К.Т. Солдатёнков, И.А. Лямин, Ф.В.Чижов и некоторые другие внесли значительные суммы и вошли в редакционный совет «Москвы» («газеты политической, экономической и литературной»)[4]. Как ни коротка была ее жизнь, газета первой привлекла внимание общества к нарастанию роли промышленной и торговой среды, которая стояла «к народу ближе прочих образованных классов» и которая могла бы «сделаться могучим рычагом общественного развития»[5].

И.С.Аксаков первым увидел в московском купечестве силу, способную сохранить верность «русским началам», отстоять самобытный характер русской жизни. Его политическая доктрина славянофила находилась под сильным влиянием умонастроений представителей класса крупной буржуазии, к которым относился Т.С. Морозов. Именно Тимофей Савич стал инициатором назначения Аксакова председателем Московского купеческого Общества Взаимного Кредита, стремясь еще более приблизить идейно близкого публициста и редактора к деловым кругам[6]. Представляется весьма вероятным, что на московское национально мыслящее купечество все большее идейное влияние оказывал и Ф.М. Достовский, прежде всего своей публицистикой.

Ф.М. Достоевский, разумеется, был знаком с И.С. Аксаковым, и, хотя вступал неоднократно с ним в полемику по некоторым особенностям славянофильской доктрины, во многом, касающемся русского народа, был единомышленником Ивана Сергеевича (и, получается, в какой-то степени, стоявшей за ним именно русской деловой элиты, нашедшей в Аксакове своего идейного лидера). Сближение взглядов Аксакова и Достоевского особенно наглядно продемонстрировала Пушкинская речь Федора Михайловича. Тогда Аксаков отказался от своего выступления, полностью соглашаясь с Достоевским, а тот в предисловии к публикации речи в «Дневнике писателя» назвал славянофильство «нашей партией».

Логично предположить, что Аксаков, будучи хорошим знакомым и Морозова, и Достоевского, мог представить их друг другу. Можно найти и некоторые, правда, далекие семейные связи Достоевского с Морозовыми. В принципе у них могли быть родственники по линии матери Федора Михайловича, урожденной Нечаевой, происходившей из старинной купеческой семьи с боровскими и, возможно, старообрядческими корнями. Контакты с Морозовыми могли осуществляться по линии тетки писателя А.Ф. Куманиной, давшей Достоевским, если не родство (детей у Куманиных не было), но свойство с  этим прославленным и разветвленным семейством, о котором П. А. Бурышкин писал: «Семья Куманиных является одной и старейших московских купеческих семей; с течением времени почти все ее члены перешли в дворянство. Она занимает первое место в московском купеческом родословии по числу ее членов, возглавлявших Московское городское общественное управление»[7]. В 1863 г. и 1871 г., когда скончались А.А. и А.Ф. Куманины, Т.С. Морозов мог и участвовать в их похоронах, а представители семьи Достоевских - обязательно. Главное же, что генеалогические древа и у Куманиных, и у Морозовых - обширнейшие, и тут возможны всяческие пересечения[8].

Наконец, родство, или, более вероятно, свойство с Морозовыми могло существовать по линии сестер и братьев Ф.М. Достоевского и их потомства, и, скорее всего, в Москве. Целенаправленно и досконально этот вопрос не изучался. Мы только наметили и не будем развивать в данной работе вероятные фамильные (явно дальние и потому, повторим, особенного значения не имеющие) связи. Нам представляется гораздо более важным показать некоторые свидетельства духовной связи между Достоевским и Морозовыми. И тут нам надо сказать несколько слов о сыне Т.С. Морозова – Савве.

Савву Тимофеевича можно также отнести к современникам Достоевского, только младшего поколения. Когда умер Федор Михайлович, ему было 19 лет. Именно в это время формировался его характер, определились его жизненные приоритеты. На то и другое в натуре Саввы Тимофеевича, помимо семейного и гимназического воспитания, традиций рода и т.п., серьезное влияние оказала великая русская литература.

Среди таких сильнейших воздействий было влияние Достоевского и его произведений. Особое впечатление на юного Морозова произвели не только последние романы Достоевского, но и его «Дневник писателя». По воспоминаниям М.А. Гарелиной, урожденной Крестовниковой, общавшейся с ним в юности, Савва был весьма начитан, владел иностранными языками, в компании любил поговорить «о книгах, о поэзии и о жизни»[9]. Пушкина он любил необыкновенно.

К сожалению, мы чрезвычайно мало знаем о внутреннем мире Саввы Тимофеевича Морозова. Его личный архив не сохранился. В воспоминаниях его жены Зинаиды Григорьевны мы практически не найдем свидетельств его духовных исканий[10]. Разве что в высказанных ею политических суждениях и оценках общественных и государственных деятелей можно ощутить отголоски взглядов Саввы Тимофеевича.

Не найдем мы сведений подобного рода и в немногих псевдо-документальных очерках или художественных произведениях Горького, Тихонова, Амфитеатрова, дневниках и воспоминаниях Суворина, Витте и других. Известны лишь редкие отрывочные высказывания современников и близких, которые, не дают полной картины духовной эволюции С.Т. Морозова. Полагаем, что, как сына фабриканта и молодого мыслящего человека, Савву Тимофеевича привлекали вопросы, которые поднимались Достоевским на страницах «Дневника писателя».

Впрочем, выпуски «Дневника» с самого первого их выхода в свет будоражили русское общество, заставляли читателей задуматься о нравственных проблемах. Особенный резонанс вызвал «Дневник писателя. Единственный выпуск на 1880 год», изданный вместе с «Дневником писателя» в 1881 г., ставшим  последним. В номере за 1880 г. была опубликована речь Ф.М. Достоевского о Пушкине, произнесенная 8 июня 1880 г. на торжественном заседании Общества Любителей Российской Словесности. В открывавшем выпуск «Объяснительном слове» Достоевский сообщал, что речь его произвела «значительное впечатление» на многочисленную публику: «Иван Сергеевич Аксаков, сказавший тут же о себе, что его считают все как бы представителем славянофилов, заявил, что моя речь "составляет событие”»[11]. Это было действительно так. Приведем выдержки из отчета Г.И. Успенского в «Отечественных записках» о пушкинском празднике и о выступлении на нем Достоевского: «Когда пришла его очередь он "смирнехонько” взошел на кафедру и не прошло и пяти минут, как у него во власти были все сердца, все мысли, вся душа всякого без различия, присутствовавшего в собрании. Говорил он просто, совершенно так, как бы разговаривал с знакомыми людьми, не надседаясь в выкрикивании громких фраз, не закидывая головы. …Положительно известно, что тотчас по окончании речи г. Достоевский удостоился не то чтобы овации, а прямо идолопоклонения…» Далее Успенский рассуждает, какое значение имели «сказанные Достоевским слова о неизбежности для всякого русского человека – жить, страдая скорбями о всечеловеческих страданиях», именно для молодежи[12].

Несомненно, юный Савва Морозов, зная и любя Пушкина, безусловно, принимал участие  в масштабных пушкинских торжествах. В то время Савва - выпускник  4-й Московской гимназии, готовящийся стать студентом Московского Университета. Полагаем, что он, как и некоторые другие из Морозовых, присутствовал на знаменитом выступлении Достоевского 8 июня 1880 г. Известно, что в зале в тот день находилась, например, Варвара Алексеевна Морозова, жена директора Тверской мануфактуры. А.В. Амфитеатров вспоминал, что после речи Федора Михайловича публика была взволнована: все поздравляли друг друга, целовались, обнимались как в Светлое воскресение. «На груди моей оказалась совсем незнакомая мне молодая дама и рыдала, обильно орошая сладкими слезами мой новенький гимназический мундир, - писал он. Лет 15 спустя мы встретились и со смехом узнали друг друга. Это была знаменитая впоследствии капиталистка, передовая общественная деятельница и благотворительница Варвара Алексеевна Морозова, одна из лучших женщин, рожденных Москвою»[13].

Событие, произошедшее тогда в зале Благородного собрания, имело большое значение и для Саввы Морозова. Об этом ярко свидетельствует экземпляр «Дневника писателя», принадлежавший Савве Тимофеевичу и сохранившийся а коллекции кремлевской библиотеке В.И.Ленина.

Думается, авторитет отца - Тимофея Саввича, глубоко уважавшего Аксакова, а через него и Достоевского, сыграл существенную роль в том, что Савва в «Дневнике писателя» стал искать ответы на вопросы, которые волновали тогда мыслящие круги русского общества.

Заметим, что публикацию речи о Пушкине и объяснительное слово к ней самого автора все ждали с нетерпением и старались быстрее стать обладателями «единственного издания». Все тот же Аксаков в письме к Достоевскому признавался: «Появление "Дневника” с разъяснениями речи было необходимо. Вашу речь трудно было отделить от факта произнесения и произведенного ею впечатления, ибо в этом взаимодействии было непосредственно принято и почувствовано несравненно больше того, что высказано было словами речи и что услышано слухом и сознано»[14]. Он же в другом письме к Федору Михайловичу опять возвращался к его «Дневнику» и его важности для молодого поколения: «…Вы, мне кажется, призваны популяризировать в общественном сознании нравственную силу христианства, выводя ее из храма на улицу, в жизнь, - следя и раскрывая ее в нашей ежедневности, во всех крупных и мелких случаях, вертящихся, как пыль, среди нас»[15].

Напомним содержание «Дневника писателя» за 1880 г. Помимо «Объяснительного слова» Ф.М. Достоевского там была помещена его речь о А.С. Пушкине и еще одна глава, озаглавленная «Придирка к случаю. Четыре лекции на разные темы по поводу одной лекции, прочитанной мне г. А. Градовским. С обращением к г. Градовскому». В полемике с профессором Санкт-Петербургского университета А.Д. Градовским, который в своей статье «Мечты и действительность» упрекнул писателя в излишней идеализации «народной правды», Достоевский высказал целый ряд глубоких мыслей о природе либерализма и просвещения народа. В частности, там Достоевский утверждал: «…Просвещение нам нечего черпать из западно-европейских источников за полнейшим присутствием (а не отсутствием) источников русских», полагая, что русский народ «принял истинное просвещение», приняв веру в Христа, и что «христианство народа … есть и должно остаться навсегда».

Характерно также восклицание Достоевского об идеале нравственном: «Да тем-то и сильна великая нравственная мысль, тем-то и единит она людей в крепчайший союз, что измеряется она не немедленной пользой, а стремит их в будущее, к целям вековечным, к радости абсолютной. Чем соедините вы людей для достижения ваших гражданских целей, если нет у вас основы в первоначальной великой идее нравственной? А нравственные идеи только одни: все основаны на идее личного абсолютного самоусовершенствования впереди, в идеале…» Можно представить, сколько молодых сердец вдохновилось поисками подобного идеала, читая «Дневник писателя»…

В выпуске за 1881 г. Достоевский впервые выступил с «экономической» статьей. Кто знает, может быть, это издание воздействовало на молодого Савву Тимофеевича не менее пушкинской речи писателя. В самом деле, в главах своего очерка Достоевский рассуждает о невозможности использовать готовые «европейские формулы» для европеизации России. «Чего думать, чего голову ломать, еще заболит, - иронизирует он, - взять готовое у чужих, и тотчас начнется музыка, готовый концерт». Писатель ставит многочисленные вопросы социального значения. В условиях, когда «барское землевладение упало и понизилось до жалкого уровня, а вместе с тем видимо началось перерождение всего бывшего владельческого сословия в нечто иное, чем прежде, в народ», захочет это народ стать «интеллигентным народом»? Захочет ли благородное сословие «единения с народом»? Будут ли «обладать землей» не промышленники, «не мильонеры», а земледельцы? Способна ли «понимать Россию» интеллигенция, замкнувшаяся в своем узком мирке в то время, как «море-океан земли Русской» живет своей жизнью? «Да, сознание уже растет, растет, и уже столько народом понято и осмыслено, - восклицает Достоевский. Обращаясь к читателю, он призывает «лучших представителей» заботиться о духовном оздоровлении «корней», то есть русского народа, служить его «гражданскому воскресению».

К сожалению, нам не дано знать, о чем размышлял С.Т. Морозов, читая «Дневник писателя». Однако факты и события его биографии и его предпринимательская деятельность свидетельствуют, что поиски национального идеала Ф.М. Достоевским и его публицистика сыграли определенную роль в формировании убеждений Морозова. В частности, так же как и Достоевский, он полагал, что земля должна быть собственностью тех, кто ее обрабатывает. Идея просвещения народа и оздоровления условий его жизни были для него не пустым звуком, о чем говорит, к примеру, его «Программная записка по рабочему вопросу» от 9 февраля 1905 г., с которой он выступал на заседании правления Никольской мануфактуры. «…Отсутствие в стране прочного закона, опека бюрократии, распространенная на все области русской жизни, выработка законов в мертвых канцеляриях, далеких от всего того, что происходит в жизни, оковы, наложенные на свободный голос страны, лишенной возможности говорить о своих нуждах Верховному Носителю власти, невежество народа, усиленно охраняемое теми же препятствиями, коими обставлено открытие школ и порождает в народе глухой протест против того, что его гнетет и давит», - писал тогда Морозов[16].

Таким образом, спустя почти четверть века он уже сам пытался ответить на вопрос, поставленный Достоевским в «Дневнике писателя», увидевшего свет в год его смерти: «Как же помирить верхний пояс с морем океаном и как успокоить море-океан, чтобы не случилось в нем большого волнения?» Нам не хотелось бы углубляться сейчас в «перекличку» взглядов и точек зрения Федора Михайловича и взрослого Саввы Тимофеевича на разные вопросы общенационального значения. Наверняка там нашлось бы немало соприкосновений и даже согласий, как, и тоже наверняка, несовпадений. Задачу можно было бы поставить шире: попытаться рассмотреть отношение к Достоевскому и его мировоззрению вообще в среде высшей, наиболее значимой части московского купечества рубежа XIX – ХХ вв. Но мы также не ставим себе такую задачу. Наша работа только указывает, в какой-то мере, на эту и другие, более узкие, подобные проблемы, причем на примере только одного семейства.