В.А. Любартович
Московский государственный университет инженерной экологии

МОРОЗОВЫ 
ПО НЕОПУБЛИКОВАННЫМ ВОСПОМИНАНИЯМ Н.А. ВАРЕНЦОВА

Варенцов вспоминает: «Саввой Тимофеевичем при начале вступления в свое дело был устроен пир только лицам, имеющим поставки на фабрику, в ресторане «Стрельна», известном своим роскошным зимним садом. Приглашенных было много, угощение обошлось дорого, но, несомненно, было сделано с целью, чтобы сразу стать к нужным для дела лицам в более близкие отношения и сделаться между ними популярным. Для интересов фирмы таковой пир не представлял никакой нужды, она и без того была очень интересна всем, имеющим с нею дела» (гл. 65).

Савва Тимофеевич стремился занять общественные должности, обеспечивающие подобающее положение в купеческой среде, однако, как отмечает Варенцов, не всегда им руководила настоящая преданность делу. Так, например, в 1891 г. С.Т. Морозов выразил желание быть избранным в оргкомитет Среднеазиатской выставки, но на заседаниях его практически не появлялся до тех пор, пока успех выставки не стал очевиден. Варенцов, также бывший членом оргкомитета, пишет: «Невольно бросалась в глаза любовь Саввы Тимофеевича беседовать с корреспондентами газет, одолевающими в то время комитет разными вопросами. Он уделял им много времени, угощая их завтраками и коньяком в буфете выставки, после чего в газетах были помещены его беседы с восхвалением его».

В 1890 г. С.Т. Морозов был выбран председателем Нижегородского ярмарочного комитета. Сам Варенцов ежегодно бывал на ярмарке в Нижнем и знал работу Ярмарочного комитета и как участник этого крупнейшего в России торга, и как член комитета. Особых достижений С.Т. Морозова на данном поприще мемуарист не отмечает. Он припоминает случай, также характеризующий преобладание у председателя Ярмарочного комитета честолюбивых устремлений над сознанием пользы дела.

Речь идет об организации XVI Всероссийской художественно-промышленной выставки 1896 г.: «Правительство, – пишет Варенцов, – желая устроить Всероссийскую выставку, долго не знало, на каком городе ему остановиться, но под давлением губернатора Баранова и председателя Ярмарочного комитета Саввы Тимофеевича решило устроить в Нижнем Новгороде, и этот выбор был крайне неудачен. Савве Тимофеевичу было отлично известно, что удобной площади для выставки в Нижнем не имеется, что она потребует больших затрат для постройки гостиниц, ресторанов и других разных необходимых сооружений, да, кроме того, сама по себе ярмарка с каждым годом теряла свое значение. Лица, приезжающие на ярмарку для торговли, бывают сильно заняты, и им мало времени придется употреблять на осмотр ее. И Савве Тимофеевичу следовало бы указать правительству на неудобство открытия там выставки, но он этого не сделал, предполагаю, из-за своих эгоистических желаний: скорее выдвинуться и захватить орден. Выставка успеха не имела, хотя на нее затрачено было более 10 млн. руб.; ее посетили государь, многие великие князья, Ли-хун-чан и другие высокопоставленные лица» (гл. 65).

Мемуары Варенцова содержат крайне интересные сведения о том, как воспринимали С.Т. Морозова простые служащие и рабочие его мануфактуры.

Варенцову пришлось быть на отпевании тела Саввы Тимофеевича, привезенного из-за границы на Рогожское кладбище. «Обедня и отпевание продолжались чрезвычайно долго, а потому многие выходили из церкви и отдыхали на скамеечках, я тоже вышел и начал рассматривать венки, расставленные по решетке забора, отделяющего кладбище от проходной дорожки в церковь. Венков было очень большое количество, от разных фирм и лиц, между ними красовался большой венок от писателя Горького. В это время ко мне подошел мой знакомый, один из служащих на фабрике Никольской мануфактуры «С. Морозова сын», и спросил: «Любуетесь на венок? Не находите ли Вы, что венок от Горького на могиле Саввушки – ирония?» – «Почему?» – спросил я. – «Ну, как будто не слыхали: Саввушка тратил много денег на Художественный театр, нужно предполагать, делалось это не из-за любви к искусству, а из-за артистки Андреевой (Желябужской), а Горький у него отбил ее. Кроме Андреевой, Саввушка порастряс много денег через Горького на пропаганду новых идей, и все это делалось Саввушкой ради популярности. От всего этого получился результат печальный: потеря красивой женщины и получение психической болезни, приведшей к смерти, от желания Саввушки сидеть на двух стульях». – «Как на двух стульях?» – спросил я его. – «На одном стуле он накапливал богатства, а на другом растрясывал на революцию, вот его психика и не выдержала равновесия!» (гл. 65).

Тот же служащий рассказал Варенцову эпизод, происшедший с С.Т. Морозовым на его фабрике и, по мнению рассказчика, оказавший сильное воздействие на его психику.

Дело было в 1905 г. На Орехово-Зуевской фабрике среди рабочих начались волнения. С.Т. Морозов был тогда на предприятии и, опасаясь эксцессов, решил на ночь уехать в свое имение верстах в 10 – 12 от города. Но рабочие, найдя директорский дом пустым, решили идти в имение. Варенцов записал слышанный им рассказ служащего: «Пришли в имение, было уже поздно, Савва Тимофеевич лег спать. Потребовали его разбудить. Саввушке оставался один исход – нужно выходить! Ему, с больной психикой, с разбитыми нервами, пришлось выйти к толпе рабочих ночью полураздетому; можно представить, что он в это время переживал. Вид у него был подавленный, жалкий.

Один из рабочих, видя его в таком состоянии, желая успокоить, потрепал по плечу и сказал: «Что испугался? Не бойся! Возьмем фабрику, тебя без куска хлеба не оставим, будешь служить, жалованье сто рублей положим!»

Говорят, что посещение рабочих на него роковым образом подействовало. По уходе их он приказал запрячь лошадей и отвезти его не на станцию Орехово-Зуево, а на дальнейшую, ближе лежащую к Москве, где его не знали.

Савва Тимофеевич скоро покинул Москву, выехав за границу, где начал лечиться, но результатом его лечения было лишение своей жизни» (гл. 65).

После похорон, оставляя кладбище, Варенцов задумался над словами рассказчика: «Сначала мне было очень странно, что он Савву Тимофеевича величает «Саввушка», хотя мне такое величание Саввы Тимофеевича приходилось слышать и раньше от других лиц, но я тогда предполагал, что это делается с целью отметить молодого Савву Тимофеевича от его дедушки..., но, пораздумав, пришел к выводу, что, пожалуй, это не так. В этом сокращенном имени сквозила какая-то небрежность к Савве Тимофеевичу, поступки которого не располагали к особому уважению, и многие на него смотрели только как на большой мешок с золотом.

Мне несколько раз приходилось слышать, что Саввушку называли «гусляком». Я попытался узнать, что это означает. Мне объяснили, что слово «гусляк» происходит от наименования местечка в Егорьевском уезде – Гуслицы, откуда вышел род Морозовых. Гусляки дали много дельных, ловких и умных купцов и промышленников, но, по их способам наживы и жизни, к большинству из них не приложимо слово «джентльмен», т.е. не всегда он держал себя безукоризненно к лицам, имеющим с ним дело» (гл. 65).

В связи с распространением либеральных взглядов в купеческой среде, Варенцов упоминает еще одного представителя Морозовской семьи - Варвару Алексеевну, урожденную Хлудову, которую он считал «несомненно выдающейся женщиной среди московского купечества».

«Варвара Алексеевна, - читаем в воспоминаниях, - была либералка с сильным уклоном влево, но, надо отдать ей справедливость, она свои либеральные взгляды по возможности старалась проводить на деле, что ей было сравнительно легко делать, стоя во главе большого фабричного предприятия Товарищества Тверской мануфактуры. Эта мануфактура в России была одна из лучших по образцовому оборудованию и большим средствам. При фабриках были устроены образцовые театр, ясли, больница и еще многое, что значительно украшало жизнь служащих и рабочих. Но несмотря на все заботы и денежные жертвы, на фабрике как-то произошла забастовка. Причины забастовки я теперь не припомню. Хозяйка поспешила приехать на фабрику, предполагая, что ее личное присутствие успокоит фабричных. Рабочие, узнав о приезде хозяйки, подошли большой толпой в несколько тысяч человек к хозяйскому дому.

Варвара Алексеевна собралась к ним выйти, но местный исправник и фабричная администрация не рекомендовали ей выходить к рабочим, т.к. громадная толпа, насыщенная страстями, представляет из себя опасный элемент для спокойных переговоров, но она на уговоры их ответила: «Рабочие меня хорошо знают, я так много для них делала и делаю, что я для них как бы мать, и уверена: когда я к ним выйду, они меня выслушают и успокоятся». Когда она вышла, возбуждение и крики между рабочими еще более усилились и из задних рядов толпы пронеслись несколько увесистых булыжин недалеко от головы хозяйки. И эта «мать рабочих», подобрав свои юбочки, опрометью обратилась в бегство к дому, спасаясь от своих возбужденных «деточек». (Мне пришлось это слышать от инженера, бывшего при этом.)» (гл. 84.).

Мемуарист рассказывает о трех сыновьях Абрама Абрамовича и Варвары Алексеевны Морозовых. Сведения о Михаиле и Арсении не выходят за рамки общеизвестных, за исключением подробностей женитьбы Арсения Абрамовича на Нине Окрамчаделовой.

На личных впечатлениях строится повествование мемуариста о среднем сыне Иване: «Иван Абрамович был дельным человеком; он пережил всех своих братьев от первого брака матери, серьезно занимался своим делом, не жалея своих сил. Иван Абрамович принадлежал к разряду людей, сильно падающих духом при нарушении правильного хода их жизни какими-нибудь случайными обстоятельствами. Мне пришлось быть у него во время первых дней первой революции, и меня поразило изменившееся его лицо, с глазами, полными отчаяния, с выступившим потом на лбу, и он с потерею всякой надежды твердил: «Все пропало, все пропало, и мы все погибли!» - без малейшего желания применить свою энергию, свои деньги к спасению хотя бы отчасти своего положения» (гл. 84).

Отвечая и в Среднеазиатском, и в Московском торгово-промышленном товариществе за торговлю хлопком и шерстью, Варенцов был связан со всеми ветвями обширной Морозовской семьи, владевшей крупнейшими в России текстильными мануфактурами.

Одним из хороших покупателей Среднеазиатского товарищества «Н.П. Кудрин и К0» было «Товарищество Викула Морозова с сыновьями». Варенцов по большей части имел дело с ее директором Иваном Кондратьевичем Поляковым, которого он считал «выдающимся по уму и другим своим качествам коммерсантом»: «Поляков был высокого роста, довольно плотный, совершенно плешивый, с ясными, лучистыми глазами, невольно притягивающий к себе людей, заставляя ему подчиняться; имел твердый, настойчивый характер и имел способность быстро ориентироваться во всех трудных вопросах» (гл. 4). Своей стремительной карьерой у Викулы Елисеевича, начавшейся в сторожке и завершившейся в директорском кабинете, Поляков обязан счастливому случаю: его порекомендовали хозяину, большому любителю слушать чтение Священного писания на церковнославянском языке, как отличного чтеца. Чтение очень понравилось, Викул Елисеевич по достоинству оценил ум и таланты Полякова.

«И.К. Поляков, - пишет Варенцов, - пользовался большой популярностью как среди своих конкурентов-фабрикантов, так и между своими многочисленными покупателями, имевшими к нему особое доверие. Случалось ли у них какое-нибудь несчастие или затруднение в делах, все спешили к нему за советом, зная, что он мудро и полезно им даст его» (гл. 4).

Из линии «Захаровичей» Варенцов был знаком с Николаем Давидовичем Морозовым, который резко выступил против ложного банкротства и стремления некоторых купцов нажиться за счет своих кредиторов. Об этом смелом выступлении Н.Д. Морозова упоминает и П.А. Бурышкин в «Москве купеческой». Один из крупных оптовиков мануфактурист Василий Семенович Федотов заручился поддержкой И.К. Полякова, с тем чтобы на собрании кредиторов было поддержано предложение об учреждении дирекции на предприятии-банкроте. Варенцов вспоминает: «Федотов успокоился, предполагая, что его дело - в шляпе; принял при разговоре с одним из крупных кредиторов, Николаем Давидовичем Морозовым, еще сравнительно молодым человеком, довольно небрежный тон. Н.Д. Морозов, директор Богородско-Глуховской мануфактуры, талантливый, энергичный и красноречивый, выступил на собрании кредиторов, как раз против предложения Полякова, с требованием назначения конкурса над делом Федотова, чтобы этим раз навсегда отвадить других неплательщиков от посягательства на деньги кредиторов. Общее собрание с доводами его согласилось, и над делом Федотова был учрежден конкурс. Конкурс был проведен скоро и весьма успешно для всех кредиторов, получивших полностью свой долг, и это, кажется, было впервые в продолжении моей жизни, когда при конкурсе никто не потерял из кредиторов, но Федотов был жестоко наказан» (гл. 6).

Воспоминания Н.А. Варенцова «Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое» зафиксировали не только то, чему автор был свидетелем, но и глубокие раздумья над жизнью. В его мыслях о прожитом, об общественно-политической ситуации рубежа веков проглядывает горький опыт послереволюционных лет; этой позицией человека, знающего трагические последствия событий, объясняется строгость его оценок, например С.Т. Морозова. Варенцов отдавал видимое предпочтение старшему поколению купеческих семей, своим трудом и незаурядными талантами приведшему дело отцов к процветанию. Поэтому мемуарист, доведя повествование до 1905 г., с сожалением замечал: «Мало осталось крепких и сильных духом купцов: не было уже стариков И.А. Лямина, Гучковых, Горбова, Т.С. Морозова, А.И. и Г.И. Хлудовых, П.М. и С.М. Третьяковых, В.А., А.А., П.А. Бахрушиных и многих других выдающихся купцов. На их места вступали дети, но более слабые духом, с проявлением еще большей суетности, чем было у их отцов. И многие из этого молодого поколения сознавали свои слабости, и мне приходилось слышать от них: «Нет у нас того, что было у наших отцов и дедов!», приписывая это естественному вырождению, и в глубине души чувствовали, что все это в значительной степени зависит от избытка материального благополучия» (гл. 84).
Хотя воспоминания Варенцова принадлежат всего лишь деловому партнеру Морозовых, а не близкому другу семьи, тем не менее написанные человеком наблюдательным и мыслящим, они ценны для нас не только некоторыми подробностями, дополняющими историю династии и галерею морозовских характеров, но также взглядом современника, его восприятием людей и событий.