Материалфы сайта

http://www.bogorodsk-noginsk.ru/trud/kruzhkov-book.html

Н.Н. Кружков

О сокровенном

Избранные литературно-философские эссе и воспоминания

Павловский Посад

2008.

Литературно-философские работы земляков

Вплотную рядом с мировым горем, и часто на вулканической почве, человек развел свои маленькие сады счастья. Будем ли мы рассматривать жизнь глазами того, кто хочет от бытия лишь одного познания, или того, кто покоряется и смиряется, или того, кто наслаждается преодоленной трудностью, -- всюду мы найдем редкие ростки счастья рядом с несчастьем – и притом тем более счастья, чем вулканичнее была почва; но было бы смешно говорить, что этим счастьем оправдано само страдание.

Фридрих Ницше

Род Морозовых, полный творческой силы, оставил глубокий след в экономическом и культурном развитии России, занимая одно из первых мест в создании русской промышленности и в постройке железных дорог, подготовляя переход от земледельческому строю к современному индустриальному государству. На всем общественном выдвижении Морозовых, от крепостной зависимости до руководящего положения в купеческой Москве, лежит печать старообрядчества, из поколения в поколение накопившейся статической энергии и упорства, вылившейся затем в динамическую энергию творчества.

Родиной Морозовых был исконно русский край – Гуслицы. При постройке одной из новых улиц в Орехово-Зуеве, на месте древнего старообрядческого кладбища, бульдозер вытащил остатки надгробия. На нем сохранилась надпись: « Под сим камнем погребено тело раба Божьего крестьянина Василия Федорова Морозова. Преставился 1825 года августа 10 в 6 часу утра. Жития ему было от роду 7? ( вторая цифра сбита ) лет 8 месяцев и 10 дней. День Ангела его бывает генваря 30 дня. От благодарного сына со внуками незабвенному родителю». Это было захоронение родоначальника знаменитой морозовской династии. Отец Саввы Морозова Тимофей Саввич был человеком поистине необыкновенного ума и энергии, доброты и мягкости. О молодости его матери Марии Федоровны Симоновой известно мало. Мать ее была женщиной совестливой и в доброте, и в чистоте старалась воспитать свою дочь. В свои 16 лет Маша умела читать и писать, знала французский. Семья Морозовых, где она оказалась, жила просто, сохраняя типичные черты богатого крестьянского быта. Мария Федоровна привыкла к мужу, полюбила его. Тимофей начал делиться с ней своими мыслями, посвящал в свои дела. В 1849 г . у них родилась первая дочь. В 1854 г . появляется вторая дочь Александра. Но Мария Федоровна чувствовала, как хочет Тимофей сына – наследника его дела. И в 1855 г . родился мальчик – Иван, затем через два года – Арсений. Родители недолго были счастливы: в один год (1858) они хоронят обоих сыновей. Но в страшный год смерти мальчиков Бог дарит им дочь Юлию, а в 1862 г . сына Савву. Тимофей был безмерно счастлив. В 1863 году на свет появился второй сын Сергей. Всего в семье Тимофея Саввича и Марии Федоровны было девять детей, но малолетними умерли два мальчика и две девочки и в живых остались: Анна ( 1849 ), Алевтина ( 1850 ), Александра ( 1854 ), Юлия ( 1858 ), Савва ( 1862 ) и Сергей ( 1863 ). В домашнее хозяйство и образование детей Тимофей Саввич почти не вмешивался, доверив это Марии Федоровне. Все дочери Морозовых получили классическое образование, включавшее обучение иностранным языкам, занятия музыкой, танцами. Воспитанием сыновей занимался гувернер Евгений Александрович, человек всесторонне образованный, которого братья звали «генерал». Мальчики, помимо английского и французского, изучали еще и немецкий язык. В начале 70-х годов в доме Морозовых появился молодой, только начинающий свою педагогическую деятельность Василий Осипович Ключевский. Бывал в морозовском доме и другой выдающийся историк – Сергей Михайлович Соловьев. Соловьев и предложил Тимофею Саввичу пригласить Ключевского в качестве домашнего учителя для Юлии, Саввы и Сергея. В доме в Трехсвятительском была прекрасная библиотека.

Из воспоминаний Саввы Морозова: «Детство у меня было скучное: все книги да книги. Воспитывали нас по уставу древнего благочиния и за плохие успехи в английском языке драли старообрядческой лестовкой. А лестовкой-то больнее, чем простым ремнем: она с рубчиками. После порки нянька мазала задницу елеем и заставляла молиться Пантелеймону-целителю, чтоб скорее заживало…По субботам, после всенощной, когда нам, детям, меняли белье, на меня с братом Сергеем выдавалась только одна чистая рубашка. Рубашка доставалась Сергею – он был у матери любимчиком, а я донашивал ту, что он снимал, -- грязную. Очень мне это было обидно. Почему так делалось, не понимаю, жили мы богато… Нянька мне рубашку тайком стирала. Хорошая у нас была нянька Федосья. Кроме няньки, ничего приятного про детство не помню. В гимназии я научился курить и не веровать в Бога. В университете увлекался химией, а чаще всего с однокашниками – Сергеем Толстым, сыном Льва Николаевича, и с Олсуфьевым – резались в карту, а то ездили в Грузины, к цыганам. Была там одна цыганка Катюша. Огонь! Толстого она называла простоквашей, а меня почему-то подпругой. Разве я похож?» По просьбе матери, стал Савва Тимофеевич управляющим. При Савве Тимофеевиче Никольская мануфактура достигла выдающегося положения не только у нас в России, но и за границей. Он установил новое современное оборудование, изменил технологию производства тканей, вникал в каждую мелочь, советовался с рабочими и служащими. Инженер Н.А.Тихонов вспоминал о первых днях работы на фабрике: «Я чувствовал себя так, точно я вылеплен из песка и сейчас рассыплюсь. Морозову все это было нипочем. Возбужденный, суетливый, он бегал вприпрыжку с этажа на этаж, пробовал прочность пряжи, засовывал руку в самую гущу шестеренок и вынимал ее оттуда невредимой, учил подростков, как надо присучивать оборванную нитку. Он знал здесь каждый винтик, каждое движение рычагов. К нему подходили инженеры, мастера, рабочие, о чем-то его спрашивали не слышными сквозь стук голосами, он отдавал какие-то распоряжения, писал записки, указывал куда-то руками, похлопывал рабочих по плечу и угощал папиросами из большого кожаного портсигара». Он, в отличие от отца курил, курил и курил вместе со всеми в своем кабинете, где дым стоял коромыслом. Именно он пригласил в Орехово-Зуево английских футболистов учить россиян этой игре. При нем улучшилось положение рабочих, он ликвидировал знаменитый бунт, названный впоследствии « морозовской стачкой», штрафы почти совсем отменил, выстроил для рабочих много хороших благоустроенных казарм, создал образцовую медицинскую службу. В 1904- 1905 гг., когда началось волнение, он решил привлечь рабочих к участию в прибылях товарищества мануфактуры. Но Мария Федоровна – директор и распорядитель мануфактуры была с ним категорически не согласна и в апреле 1905 г . устранила Савву Тимофеевича от управления фабрикой.13 мая Саввы Морозова не стало.Покончил он жизнь самоубийством, или его застрелили ( причин для этого было более чем достаточно), но обстогятельства его смерти до сих пор остаются тайной. Немирович-Данченко по поводу гибели Морозова писал: «Человеческая природа не выносит двух равносильных противоположных страстей. Купец не смеет увлекаться. Он должен быть верен своей стихии, стихии выдержки и расчета. Измена неминуемо поведет к трагическому конфликту… А Савва Морозов мог страстно увлекаться. До влюбленности. Не женщиной – это у него роли не играло, а личностью, идеей, общественностью». К истории трагической гибели Саввы Морозова мы еще вернемся. Он мечтал о превращении России в мощную и цивилизованную промышленную державу, способную встать на один уровень с европейской цивилизацией и культурой. Он хотел, чтобы рабочие его фабрики были ее совладельцами. Этот проект вызвал гнев его матери. Она отстранила сына от управления фабрикой и организовала с помощью жены Саввы его отъезд за границу для лечения от сильнейшей депрессии. В одном из разговоров в это время он признался М.Горькому: «Одинок я очень, нет у меня никого! И есть еще одно, что меня смущает: боюсь сойти с ума». В.Немирович-Данченко вспоминал: «Среди московских купеческих фамилий династия Морозовых была самая выдающаяся. Савва Тимофеевич был ее представителем. Большой энергии и большой воли. Не преувеличивая, говорил о себе: если кто станет на моем пути, перейду и не сморгну. Держал себя чрезвычайно независимо… Знал вкус и цену простоте, которая дороже роскоши… Силу капитализма понимал в широком государственном масштабе». Будучи студентом Московского университета, он влюбился в жену двоюродного брата Сергея Викуловича Морозова, развел их и женился на ней. Зинаида Григорьевна Зимина (1867-1947), по одной версии, была когда-то простой работницей на одной из морозовских фабрик, по другой – она – дочь богородского, а позднее московского купца второй гильдии Г.Е.Зимина, родом из того же села Зуева, где хозяйничали Морозовы.

По старообрядческим традициям, бракоразводный процесс считался большим грехом и позором. Родителям, однако, пришлось смириться с желанием молодых. В 1887 году они поженились и на деньги бабушки отправились сразу же после свадьбы в Англию. Савва работал там на текстильной фабрике, собирался защитить в Кембридже диссертацию по химии. Но заболела жена, и ради нее пришлось вернуться в Москву. Когда в 1905 году после Кровавого воскресенья забастовала Никольская мануфактура, Морозов, пытаясь предотвратить беспорядки, просил правление пойти навстречу требованиям рабочих. В марте Савва Морозов созвал в Москве собрание крупнейших представителей русской промышленности и торговли. Но попытки наладить общение деловых кругов ему не удались. По Москве прошел слух о его сумасшествии. По настоянию жены и матери срочно был созван консилиум из именитых врачей, которые засвидетельствовали, что у мануфактур-советника Морозова наблюдалось «тяжелое общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски…». Через несколько дней он в сопровождении жены и врача Селивановского выехал сначала в Берлин, а затем на юг Франции, в Канн. Там в номере « Ройяль-отеля» 13 мая 1905 и оборвалась жизнь выдающегося человека. В предсмертной записке он писал: « В моей смерти прошу никого не винить». По христианским канонам, запрещалось хоронить самоубийцу по церковным обрядам. Но Морозовы, используя связи и деньги, добились разрешения на похороны. 29 мая в Покровский храм на Рогожском кладбище, прямо с вокзала было доставлено тело усопшего. На похоронах присутствовала высшая власть Москвы, председатель Нижегородского ярмарочного комитета К.А. Ясинский, представители торгово-промыш-ленных кругов, актеры Художественного театра… После погребения состоялся поминальный обед на 900 персон. После смерти мужа вдова Саввы Морозова третий раз вышла замуж за бывшего московского градоначальника А.А.Рейнбота. От брака с Саввой Тимофеевичем у нее было четверо детей: Мария и Елена, Тимофей и Савва. 
Савва Морозов был человеком энергичным, целеустремленным, деловым. Размах его деятельности впечатляет: с 1890 г . по 1902 г . на расширение и развитие предприятия была перечислена гигантская сумма – свыше 7,5 млн. рублей, всего за шесть лет (с 1898-го по 1904-й) выстроено новых зданий в Никольском на общую сумму почти 3,5 млн. рублей. Уникальное произведение искусства, архитектурный шедевр – Морозовский особняк на Спиридоновке был оценен в 600 тысяч рублей. В 1902 г . было принято решение о строительстве центральной электрической станции, которое завершилось в 1904 году. Всеми работами руководил С.Т. Морозов, который прекрасно разбирался в электротехнике и хорошо знал лидеров производства в этой отрасли. Отлично справлялся Савва и с обязанностями химика-технолога. « Я ведь специалист по краскам»,-- любил подчеркнуть он. Сложное красильное производство имело несколько подразделений. С ними было тесно связано химическое производство, которое выросло из лаборатории. Его создали для того, чтобы обеспечить фабрики собственными химическими продуктами однородного качества и в достаточно чистом виде. Более сложные красители привозились из Германии. Это была святая святых Никольской мануфактуры, здесь рождалась легендарная слава морозовских ситцев: прочность красок создавала известность и популярность полюбившимся всем в России тканям. В отличие от своей бабушки Ульяны Афанасьевны, действовавшей скорее интуитивно, Савва Тимофеевич поставил красильное дело на строго научную основу.

13 апреля 1897 года деловая карьера С.Т. Морозова ознаменовалась важным событием. Император Николай II по всеподданнейшему докладу министра финансов С.Ю.Витте «всемилостивейше соизволил объявить Высочайшую его императорского величества благодарность за труды по совершенствованию и развитию производства хлопчатобумажных изделий при совмещении всех операций, начиная с прядения хлопка до окончательной отделки изготавливаемых тканей». Это свидетельство заслуг Морозова на посту технического директора скупыми строками легло в его личное дело в Московском отделении Совета торговли и мануфактур.

Особого внимания заслуживает интерес Саввы Тимофеевича Морозова к творчеству русских писателей начала XX века . В связи с этим как не вспомнить интереса русского промышленника к личности А.П. Чехова. Савва Тимофеевич любил свои уральские владения за их первозданную красоту и поэтическое название местности. Здесь, в Усолье, в простом строгом кабинете директора-распорядителя на стене в тяжелой раме висел план Уральских владений Морозова с обозначением угольных пластов, источником минеральных вод, будущих дорог и построек. Сам кабинет был отделан дорогим деревом, здесь стояли готический книжный шкаф и огромный резной стол, покрытый темно-зеленым сукном. В этом кабинете Савва Тимофеевич угощал Антона Павловича Чехова чаем, заваренным на местных травах. Приезд писателя на Урал стал памятным событием. Произошло это летом 1902 года, когда Антон Павлович был уже тяжело болен. 17 июня он вместе с Морозовым уехал на Волгу и Каму. Вскоре писатель отправил письмо своей сестре, рассказывая о поездке: «Милая Маша, я в Усолье. Если по карте поведешь пальцем по Каме вверх от Перми, то найдешь это Усолье. Сегодня же через 4-5 часов еду по железной дороге до станции Всеволодово-Вильва, где проживу три дня у Саввы Морозова». В честь приезда Чехова был дан званый обед с чисто купеческим размахом, на который собралась вся местная интеллигенция. Застолье оживил управляемый регентом местной церкви детский хор, который поприветствовал писателя кантатой. Несколько дней, проведенных в имении, превратились для Антона Павловича в хороший и полноценный отдых на природе: он ездил на охоту и удил рыбу. Чехову места очень понравились, и он говорил Морозову: « Хорошо у вас тут…Бе-ре-зы…Не то, что у нас в Ялте…Не понимаю: зачем это здоровые люди в Ялту ездят? Что там хорошего? Берез – нету, черемухи – нету, скворцов – и то нет!» Приезд писателя на уральские заводы неожиданно обернулся для рабочих благом. Дело в том, что Чехов проявил большой интерес к их жизни. Вместе с Саввой Тимофеевичем он отправился осматривать один из заводов, где стал расспрашивать рабочих о зарплате и продолжительности трудового дня. Экскурсия закончилась посещением лаборатории. Там и состоялся серьезный разговор писателя с гостеприимным хозяином. Антон Павлович настаивал на сокращении рабочего дня до 8 часов для людей, занятых на вредном для здоровья химическом производстве. На это Савва Тимофеевич дружелюбно ему ответил: «Хорошо. Сделаю». Слово свое Морозов сдержал: все смены здесь перешли на 8-часовой рабочий день. Лето 1904 года, 8 июля. Похороны Чехова. Огромная толпа друзей и поклонников великого русского писателя встречают его гроб на Курском вокзале. Среди них – Морозов, Качалов, Горький, Шаляпин… Вместе со всеми они через всю Москву идут к Новодевичьему кладбищу. « Остановка» у Художественного театра… У того самого театра, который во многом способствовал сближению А.П.Чехова с С.Т.Морозовым. Среди наступившей тишины звуки шопеновской мелодии, которую играют у входа в театр наши оркестранты. И из раскрытых дверей бельэтажа наши театральные рабочие выносят огромный венок, их собственными руками собранный, сплошь из одних полевых цветов», – вспоминал В. И. Качалов.

29 августа 1896 года в московских « Новостях сезона» сообщалось, что Савва Тимофеевич и Сергей Викулович Морозовы ассигновали 200000 рублей на создание общедоступного театра для рабочих и служащих Орехово-Зуева. В 1897 году «Биржевые новости» сообщили о завершении его строительства и опубликовали репертуар театра. Двухъярусный, деревянный, он был построен в роскошной березовой роще…Но это был Летний театр, и Савва Тимофеевич закладывает в 1904 г . еще один общедоступный театр в Орехово-Зуеве – Зимний, который стал называться Большим. Увидеть этот театр ему было уже не суждено. Театр, в который он вложил огромные средства, достроили его жена Зинаида Григорьевна и сын Тимофей. Открылся он в 1912 году к 100-летию победы над Наполеоном. Это был театр на 1350 мест, с партером, двумя ярусами и балконом. Внутреннее его убранство, планировка похожи на Московский Художественный, хотя построен он учеником Ф.О. Шехтеля И.Е. Бондаренко.

В те годы это был первый в Московской губернии театр для рабочих, не уступающий столичным театрам. В день открытия пел Ф.И.Шаляпин и артисты Императорского Большого театра. Газеты по этому случаю писали: « Наш город стал богат и славен театральным искусством. Близкое знакомство, деловые и дружественные отношения С.Т.Морозова со Станиславским, Горьким, Шаляпиным, Чеховым, Немировичем-Данченко и другими деятелями культуры России, его любовь к театру, постройка общедоступных театров… дали возможность рабочим и служащим фабрик в Орехове-Зуеве приобщиться к большому искусству».

Савва Тимофеевич с юности любил театр, посещая его постоянно в Москве, Петербурге и, конечно, в Нижнем Новгороде, куда на ярмарку съезжались лучшие труппы со всей России. Но сердце свое он, безусловно, оставил в Московском Художественном театре, создание которого было самым счастливым периодом его короткой жизни. А начиналось все так. Летом 1897 года К.С.Станиславский и В.И. Немирович-Данченко решили осуществить свою давнюю мечту – создать свой театр. Но не было средств. Начался трудный поиск меценатов. Сначала учредители решили обратиться за помощью к Варваре Алексеевне Морозовой, урожденной Хлудовой, которая была известна всей Москве широкой благотворительностью, но она отнеслась к этому предложению без особого энтузиазма. Тогда в конце 1897 года Станиславский и Немирович-Данченко пригласили для переговоров С.Т. Морозова, который с радостью дал согласие оказать финансовую поддержку и внес первые 10000 рублей, поставив лишь одно условие:

«Театр не должен иметь никакого высочайшего покровительства». «Савва Морозов принес с собой не только материальную обеспеченность, но и труд, и бодрость, и доверие», – скажет позже Станиславский. В общей сложности на дело театра удалось собрать 28000 рублей, наиболее значительными были взносы Станиславского, Саввы и Сергея Морозовых. На средства, собранные Товариществом, был арендован у купца Я.В. Щукина театр в саду «Эрмитаж», где 14 октября 1898 года состоялось первое представление нового театра «Царь Федор Иоаннович» А.К. Толстого. После спектакля Савва Тимофеевич осмотрел «Эрмитаж». Морозова поразило убожество здания, и он принялся за его ремонт. Первое, что он сделал, опустил пол сцены и расширил ее, переделал рампы, перекрасил зал, сцену, исправил электропроводку, создал необходимые условия для актеров. Все это выполняли под его руководством приглашенные с Никольской мануфактуры строители, которым он платил сам. Одновременно Савва Тимофеевич специально для репетиций строит дом на Божедомке, в котором сцена по размерам была такой же, как в «Эрмитаже». А в это время начинаются репетиции «Снегурочки» Н.А.Островского, которую Савва любил и часто, гуляя с детьми и женой по истринским заповедным местам, читал наизусть, называя ее «жемчужиной старины». Он с головой окунается в осуществление этой постановки: из своего имения на Урале выписывает старинные русские костюмы и обстановку. Затем, считая, что для спектакля больше подойдет быт Русского Севера, посылает гонцов в Архангельскую губернию. Из-за границы привозят фонари и стекла для изображения облаков и восходящей луны. Свой дом с садом на Спиридоновке, когда жена с детьми уехала на лето в Покровское, он превратил в экспериментальную мастерскую, где подбирал разнообразные цвета для ламп, освещающих сцену. Благодаря ему к выпуску «Снегурочки» осветительная техника «Эрмитажа» была почти совершенством.

Савва Тимофеевич, будучи увлечен театром, старался вникать во все, включая репетиции и декорации спектаклей. Приветствовал это желание Морозова и К.С. Станиславский: «Мы с Владимиром Ивановичем решили приблизить Савву Тимофеевича к художественно-литературной части. И это было сделано совсем не потому, что он владел финансовым нервом театра, и мы хотели больше прикрепить его к делу. Мы поступали так потому, что сам Морозов выказывал много вкуса и понимания в области литературы и художественного творчества актеров. С тех пор вопросы репертуара, распределение ролей, рассмотрение тех или иных недостатков спектакля и его постановки обсуждались с участием Морозова. И в этой области он показал большую чуткость и любовь к искусству».

Гордостью театра стала сконструированная Шехтелем сцена, оснащенная уникальным механизмом, выписанным Саввой Морозовым из Англии. Управлял всем светом сцены электрический рояль, созданный фирмой «Шуккерт и К о ». Особое внимание уделялось удобствам актеров: грим-уборные выполнялись в соответствии с привычками каждого, принималось во внимание и то, что они должны быть и местом отдыха. Интерьер театра был оформлен просто и изящно: зал мягко освещался бледно-розовыми фонариками по бокам (такие же фонарики были собраны в круглую люстру на потолке), сдержанно оливкового цвета стены, строгая дубовая мебель и приглушающие шаги ковры. Казалось, «пустое пространство молчит, словно готовит душу к исповеди. Когда зрители входят в зал, вспыхивает рампа, затем слышится один сигнал – последний, предупредительный. Это долгий звонок у самой будки суфлера. И спектакль начинается». Все расходы по устройству электрической станции при Московском Художественном театре, оборудованной газовым аппаратом, взял на себя опять же Савва, что подтверждается патентом фирмы «Крослей» от 5 марта 1903 года. Смета составила почти 60000 рублей. Изменились театральные подъезды, над которыми впервые в Москве появились фонари-светильники с дуговыми лампами. Правый подъезд украсила работа малоизвестного тогда скульптора А.С. Голубкиной. С.Т. Морозов лично ездил к ней, и, может быть, тема горельефа, где пловец борется с разбушевавшейся стихией и волны вот-вот поглотят его, а в светлеющем небе появляется парящая чайка, предвещая спасение, была подсказана Голубкиной Морозовым. Уж очень близка символика горельефа духу Саввы!

С тех пор Савва Тимофеевич стал горячим поклонником Художественного театра, считая его «едиственным в мире». «Этому замечательному человеку, – писал Станиславский, – суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы искусству, но и служить ему со всей преданностью, без самолюбия, без ложной амбиции и личной выгоды. Строительство нового здания театра обошлось Морозову в 300000 рублей. Общие же расходы Саввы Тимофеевича на Художественный театр составили около 500000 рублей. Колоссальная сумма! Но не только деньги положил Морозов на алтарь любимого дела – он отдал ему душу.

Осмысление национальной истории и культурного развития России побуждает нас обращаться к изучению морозовского наследия. Эта творческая династия оставила глубокий след в истории, экономике и культуре нашей страны. Морозовы были талантливыми организаторами промышленности, богатыми текстильными фабрикантами (выходцами из крепостных крестьян, гордившимися своим мужицким происхождением).

На Руси почитают не богатство, а личности. А в этом роду было много ярких, выдающихся личностей, для которых богатство служило источником для благотворительности, поражающей своими масштабами. Почитали Морозовых за то, что жизнь большинства из них – это дорога к Храму, ибо они несли людям добро. Они возводили как храмы церковные, так и храмы науки, культуры, просвещения. Наряду с промышленными делами Морозовы живо интересовались искусством, были страстными коллекционерами, театралами, строили музеи, университеты, училища, больницы, богадельни, детские приюты, роддома, театры, библиотеки общего пользования. Делали они это как на благо людей, так и для души, и даже – для спасения души.

В.О.Ключевский писал: «Нравственное богатство народа наглядно исчисляется памятниками деяний на общее благо». Морозовы оставили в Москве множество памятников деяний на общее благо . В столице насчитывается более 70 морозовских зданий. Причем нужно отметить, что этот многочисленный род для себя использовал лишь треть из них, а остальные две трети домовладений (более 40 зданий) использовались в культурных, просветительских и благотворительных целях. Фамилия Морозовых звучала в названиях 10 московских учреждений. Сегодня она звучит лишь в названии детской Морозовской больницы. На большинстве морозовских зданий нет даже памятных досок с упоминанием их имени и заслуг перед Отечеством.

Между тем, многие из морозовских зданий являются украшением архитектурного облика Москвы. Это дом Арсения Абрамовича Морозова на Воздвиженке, 16 (архитектор В. Мазырин) – ныне дом культурных связей с зарубежными странами; дом Саввы Тимофеевича Морозова на Спиридоновке, 17 (архитектор Ф.О. Шехтель) – ныне дом приемов МИД; дом М.А. Морозова на Смоленском бульваре, 26/6. В последнем в советское время был Киевский райком партии, а ныне – банк. Достопримечательностью Москвы является и «Боярский двор» на Старой площади, 8 (построенный по заказу Сергея Ивановича Морозова), в этом доме ныне располагается Администрация президента; усадьба «Викуловичей» во Введенском переулке (где для Морозовых строили И.Е. Бондаренко, Ф.О. Шехтель, Д.Н. Чичагов); Марфо-Мариинская обитель сестер милосердия (Большая Ордынка, 34), построенная Марией Федоровной Морозовой рядом с домом Анны Тимофеевны Морозовой (Большая Ордынка, 36). Украшает Москву и здание Московского Художественного театра, построенное Саввой Тимофеевичем Морозовым (архитектор Ф.О. Шехтель).

Важно подчеркнуть, что Морозовы покровительствовали новым направлениям в искусстве (в том числе и архитектурным новациям). Для них работали лучшие зодчие того времени: Ф.О. Шехтель, И.Е. Бондаренко, Р.И. Клейн, Д.Н. Чичагов, А.В. Кузнецов, Л.В. Кекушев, В.Д. Абрамович, С.У. Соловьев. В отделке зданий принимали участие М. Врубель, К. Коровин и другие талантливые художники.

Вернемся к событиям 1905 года…Кровавое воскресенье. На Никольской мануфактуре вспыхнула забастовка. Чтобы договориться с рабочими, Морозов потребовал у матери доверенности на ведение дел. Но она, возмущенная его желанием договориться с рабочими, категорически отказала ему в этом, более того, настояла на удалении сына от дел. А когда он попытался возразить, пригрозила: « И слушать не хочу! Сам не уйдешь – заставим!» Круг одиночества неумолимо сжимался. Савва Тимофеевич оказался в полной изоляции. Талантливый, умный, сильный, богатый человек не знал, на что опереться. Светская жена раздражала. Друзей в своем кругу у него не было, он презрительно называл представителей купечества « волчьей стаей». Эта стая отвечала ему боязливой нелюбовью…Савва впал в жестокую депрессию. По Москве поползли слухи о его безумии. Он начал избегать людей, много времени проводил в полном уединении, не желая никого видеть. Зинаида Григорьевна бдительно следила, чтобы к мужу никто не приходил, изымала поступавшую на его имя корреспонденцию. По настоянию жены и матери был созван консилиум врачей, который поставил диагноз: тяжелое нервное расстройство, выражавшееся в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, приступах тоски. Врачи рекомендовали направить «больного» для лечения за границу.

13 мая 1905 года в четыре часа пополудни в Каннах, курортном городке на юге Франции, на сорок четвертом году жизни трагически скончался Савва Тимофеевич Морозов. Доктор медицины из «Бюро освидетельствования» констатировал, что смерть наступила «вследствие ранения, проникшего глубоко в левое легкое из сердца». На месте трагедии лейтенант полиции комиссариата 2-го округа Канн А.Антосси обнаружил записку следующего содержания: «В моей смерти прошу никого не вините». Гроб с телом покойного был доставлен в Москву. 29 мая 1905г. при большом стечении народа на Рогожском кладбище состоялись пышные похороны. По старообрядческому обычаю никто не произносил надгробных речей. Траурная церемония закончилась поминальным обедом. Накануне московский губернатор генерал-адъютант А.А. Козлов дал градоначальнику графу П.А.Шувалову разрешение на похороны: «Ввиду имеющихся у меня документов прошу Ваше сиятельство распорядиться выдачею удостоверения о неимении со стороны администрации препятствий к преданию земле тела по христианскому обряду умершего мануфактур-советника Саввы Тимофеевича Морозова. Со дня получения известия о гибели Морозова в правлении Никольской мануфактуры и Покровском храме Рогожского кладбища ежедневно совершались панихиды по усопшему. 18 мая Художественный театр тоже простился со своим бывшим директором, отслужив заупокойную литургию.

Савва Тимофеевич умер в расцвете лет, когда ему было 43 года. Символом искренней любви, глубокого уважения к нему и доброй памяти стала икона Саввы Стратилата, созданная на средства работников Никольской мануфактуры в церкви Рождества Богородицы села Нестерово близ Орехово-Зуева. На латунной плите, прикрепленной к низу иконы, выбита надпись: «Сия святая икона сооружена служащими и рабочими в вечное воспоминание безвременно скончавшегося 13 мая 1905 г . незабвенного директора Правления, заведовавшего фабриками Товарищества Саввы Тимофеевича Морозова, неустанно стремящегося к улучшению быта трудящегося люда».